Потто vs Шестаков

У попередній статті на підставі аналізу фахової історичної та військово-історичної літератури я показав, що вже з 1880-х років з’явилося гострокритичне ставлення до Паскевича як до полководця. Рубіж цей не є випадковим: у березні 1881 року загинув Олександр II – останній із царів, який вручав Паскевичу нагороди. Відтак пало і негласне табу на критику обласканого його батьком, Миколою I, фельдмаршала.

Реакцією Шестакова став опус під назвою «Cоткавший славу из побед» – мифы и факты о Паскевиче». У ньому автор обмежився кавказьким періодом діяльності свого улюбленця (і це зрозуміло – в подальших кампаніях фельдмаршал тільки втрачав раптово та значною мірою незаслужено здобуту славу воєначальника). До того ж «історик» Шестаков у властивій йому манері поставив усе з ніг на голову: реальні факти проголосив міфами, а власні вигадки – беззаперечною істиною.

Враження достовірності на необізнаного читача мала справити відсилка до авторитетів – «об этом написаны целые тома (Потто, Баделли, Керсновский, Давыдов, Покровский)». Єдиним із цього переліку автором, працями якого оперував і я, виявився  Василь Потто. Дійсно, видатний військовий історик. Але що ж він насправді писав? І на чию користь свідчить – мою, чи Шестакова?

Василь Потто. Фото 1899 року

Перш ніж відповісти на ці запитання, дещо про Потто. Василь Олександрович народився в 1836 році в Тульській губернії в обрусілій дворянській родині німецького походження. За багато років бездоганної служби досягнув звання генерал-лейтенанта, був начальником генерального штабу Кавказької армії (при цьому під командуванням ані Єрмолова, ані Паскевича не перебував, що робить його цілком об’єктивним в оцінках обох військових керівників). Поміж інших нагород отримав ордени Св. Анни II та I ступенів (1869, 1906 роки), Св. Володимира IV та III ступенів (1879, 1899), Св. Станіслава I ступеню (1904). Помер у Тифлісі в 1911 році.

Понад півсторіччя Потто прискіпливо досліджував військові події на Кавказі, починаючи з XVI сторіччя та завершуючи 1831 роком (коли Паскевич покинув край, щоб придушувати польське повстання, і більше туди не повернувся). Результатом стала фундаментальна 5-томна праця «Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях». Наш земляк фігурує в ній у 4-х томах, з 2-го по 5-й: «Ермоловское время», «Персидская война 1826–1828 гг.», «Турецкая война 1828–1829 гг.», «Время Паскевича, или Бунт Чечни».

Обкладинка дореволюційного видання книги

Книга ця була настільки популярною, що її друкували й «кишеньковим» варіантом для простих солдатів. У наші дні в Росії твір двічі перевидавався: у 2006–2007 роках видавництвом «Центрполиграф», у 2010 році, у репринтному відтворенні, – видавництвом «Альфарет».

Були написані Потто й інші книги. Усі вони спиралися на величезну ретельно дібрану документальну базу. Автор багато років у різних місцях і з незліченних джерел збирав розрізнені документи, військові хроніки та архівні матеріали, систематизував їх, робив узагальнення та переконливі висновки. Отож і вважаються його праці одними з кращих творів кавказької тематики, що істотно збагатили російську військову літературу.

Самого ж Потто, який володів беззаперечним письменницьким хистом, називали «Нестором кавказької війни». 50-річчя його літературної діяльності в Тифлісі святкували п’ять днів! Останній російський цар Микола II надіслав ювіляру золоту табакерку, оздоблену діамантами.

Сучасне видання книги

Як бачимо, Потто здатен викликати довіру. Сподіваюсь, що прихильники творчості Шестакова теж не стануть заперечувати проти цього автора. Генерал царської армії – це не «якийсь там» академік Євген Тарле, якому можна закидати марксизм, близькість до Сталіна чи інші «провини». Тест на монархічність та на російський патріотизм Потто проходить запросто (одні тільки вуса його чого варті, до того ж друге «т» він у своє прізвище вставив, щоби воно французьким не здавалося).

Тепер по суті.

Віктор Шестаков у розділах «Миф о «выживании Ермолова» та «Факт «совместной» победы» стверджує:

Среди хулителей генерала немало тех, кто увидел в отправке Паскевича на Кавказ желание императора «разобраться» с могущественным Алексеем Ермоловым, связанным с «декабрьскими» бунтовщиками. При этом Паскевича сознательно пачкают грязью, параллельно отбеливая безоговорочно заслуженного и мужественного, но крайне жестокого и радикального Ермолова…

…хватало и бесчестных интриганов, стремящихся расположить Паскевича к себе, поливающих грязью Ермолова, как это делал армянский князь Карганов, прозванный на Кавказе «Ванькой-Каином»…

Не взирая на противоречия и козни своих сторонников, Ермолов и Паскевич вместе одержали первую сокрушительную победу над персиянами.

Василь Потто з цього приводу писав таке:

Летом 1826 года внезапно началась персидская война, и тем вместе звезда Ермолова склонилась к горизонту…

В молодом государе [Миколі I – І.Г.] уже были задатки недоверия к нему, а тут как раз случились такие обстоятельства, которыми интрига могла воспользоваться… Известия о внезапной кончине императора Александра, присяга цесаревичу Константину, отречение его от трона и присяга новому государю – следовали так быстро одно за другим, что, может быть, и заставили Ермолова … промедлить с присягой императору Николаю несколько дней … это промедление … сильные враги Ермолова могли истолковывать иначе, особенно в виду последовавших за восшествием на престол императора известных декабрьских событий.

…стало распространяться мнение … что в управлении его много произвола, что министерских предписаний он редко слушается и на составленные в Петербурге проекты пишет резкие возражения, а что военные его подвиги – сущий дым: с нестройной толпой полудиких горцев всегда можно справиться…

На первых порах война приняла стремительный и угрожающий характер вторжения … можно было открыто и прямо встретить врага с теми силами, какие у него [Єрмолова – І.Г.] были под рукою, и рядом побед над нестройными персидскими полчищами рассеять надвигающуюся опасность, но эти победы достались другому … Персидская армия, сильная только численностью, представлялась ему опасной, требующей для отпора сильного численностью же русского войска…

Первые известия о персидском вторжении со стороны Эривани император получил в Москве … Ермолов писал, что защищать обширные границы, не раздробляя войска и не подвергая их опасности, решительно невозможно, что нужно внести войну в собственные земли персиян, а для этого необходимо в скорейшем времени усиление Кавказского корпуса…

Но император Николай … смотрел на дело иначе. Да и свободных войск под рукою не было…

…у государя является мысль послать на Кавказ Котляревского [уродженця села Вільхуватка Харківської губернії піхотного генерала Петра Котляревського – І.Г.], но так как израненный страдалец не мог исполнить державной воли молодого императора, то выбор государя остановился тогда на Паскевиче. «Для подробнейшего изъяснения вам моих намерений, – писал он Ермолову, – посылаю к вам генерал-адъютанта Паскевича. Это мой бывший начальник, пользующийся всей моей доверенностью, и он лично может объяснить вам все, что по краткости времени и по безызвестности не могу я вам приказать письменно. Я уверен, что вы употребите с удовольствием сего храброго генерала, лично вам известного, препоручив ему командование войсками под главным начальством вашим».

…Ермолов понял необходимость действовать немедленно, не поджидая уже подкреплений. К этому времени как раз приехал из Пятигорска Мадатов. Ермолов поручил ему передовой отряд, и князь Мадатов второго сентября под Шамхором наголову разбил десятитысячный персидский корпус … Шамхорская победа, по самому характеру персиян, была фактом, предрешавшим исход войны; весы склонились на русскую сторону, и будущее обещало только новые и новые победы…

Шамхорская битва длилась не долго и была не сложна. Она окончилась одним стремительным ударом. Сопротивление неприятеля было так слабо, что блистательная победа, разгром в пять раз сильнейшего врага, – стоили русским войскам всего двадцать семь человек, выбывших из строя, в то время, как потери неприятеля были громадны. По сознанию самих персиян, они потеряли в этот фатальный для них день свыше двух тысяч человек одними убитым. Шахская гвардия … почти вся легла под ударами русской конницы. Пространство от Шамхора до Елизаветполя, на протяжении тридцати с лишком верст, устлано было неприятельскими трупами. Об этом свидетельствовал, между прочим, и сам Паскевич, проезжавший, спустя восемь дней, через поле битвы, – а Паскевича никак нельзя заподозрить в пристрастии к Мадатову или в желании преувеличить значение шамхорской победы.

«Так храброе русское войско, – доносил Мадатов Ермолову, – исполнило приказание Вашего Высокопревосходительства идти и с малыми силами победить неприятеля, в пять раз сильнейшего».

Ужас, внушенный победителями, был так велик, что персияне, не останавливаясь, бежали мимо Елизаветполя за Куракчай и дальше по шушинской дороге…

…9 числа … вечером, армяне привезли известие в русский лагерь, что какие-то новые войска пришли из Тифлиса на Акстафу, а с ними какой-то генерал, «которого никто не знает» …то был генерал-адъютант Паскевич, только что прибывший в Грузию и теперь ехавший принять под свою команду все отряды, высланные из Тифлиса навстречу неприятелю…

…в ту минуту, когда Мадатов уже готовился к кровавой развязке войны, ему приходилось уступить свое место другому. «Не оскорбитесь, любезный князь, – писал ему Ермолов, – что вы лишаетесь случая быть начальником отряда тогда, когда предлежит ему назначение блистательное. Конечно, это не сделает вам удовольствия, но случай сей не последний. Употребите теперь деятельность вашу и помогайте всеми силами новому начальнику, который, по незнанию свойств здешних народов, будет иметь нужду в вашей опытности. Обстоятельства таковы, что мы все должны действовать единодушно». Мадатову оставалось только безропотно покориться…

Подвигаясь вперед, он [Паскевич – І.Г.] должен был постепенно присоединять к себе одну за другой все части и, дав войскам небольшой отдых в Елизаветполе, идти на Карабаг.

В предписании Паскевичу Ермолов точно указывает цели и средства этого движения. «Главная задача, для которой посылается отряд в Карабаг, – писал он ему, – есть освобождение Шуши от блокады…

Дав эти точные указания, Ермолов отправил вместе с Паскевичем начальника корпусного штаба генерала Вельяминова, которого рекомендовал ему как человека, знавшего местные обстоятельства края и самый образ войны…

Паскевич … 10 сентября … прибыл в Елизаветполь. Отряд Мадатова встретил его под ружье… К вечеру подошла пехота… все войска, которым предстояло встретить врага, теперь были в сборе… Это не было сильное численностью войско – корпус не превышал восемь тысяч человек при двадцати четырех орудиях, – но зато здесь был отборнейший цвет боевого кавказского корпуса.

Совсем иными глазами взглянул, однако, на эти войска Паскевич… все ему не нравилось, везде он находил беспорядки. Особенно беспокоило его неприглядное состояние войск в смысле обмундирования и фронтовой выправки. Смотр, сделанный утром шамхорским победителям, окончательно уронил их во мнении Паскевича, и гнев его поминутно обрушивался то на того, то на другого частного начальника.

А враг уже был близко. Последние известия говорили, что Аббас-Мирза со всей сорока-пятидесятитысячной армией перешел через речку Тер-Тер и находится всего в сорока верстах от Елизаветполя. О Шуше точных сведений не было; но ходили слухи, что в Карабаге шах и что он сам блокирует Шушинскую крепость.

11 сентября утром корпусу назначено было общее учение. Войска, выведенные из лагеря, то свертывались в каре, то снова развертывались в линии и маршировали колоннами.

«Нельзя представить себе, до какой степени они мало выучены, – писал Паскевич государю накануне елизаветпольской битвы. Боже сохрани с такими войсками быть в первый раз в деле; многие из них не умеют построить каре или колонну, – а это все, что я от них требую. Я примечаю даже, что сами начальники находят это ненужным. Слепое повиновение им не нравится, – они к этому не привыкли; но я заставлю их делать по-своему»…

В самый разгар учебных построений, 11 числа, перед русскими аванпостами вдруг показалась персидская кавалерия. Началась перестрелка … персияне скрылись. Они, видимо, рекогносцировали русский лагерь.

На следующий день корпусу было опять учение. И опять появилась персидская конница, но уже в значительно больших силах… Паскевич прекратил учение…

Теперь надо было ждать скорого появления Аббаса-Мирзы, и только тут поставлен был вопрос, где и как принять сражение. Паскевич сначала предполагал встретить персиян в узких улицах города; но намерение это было оставлено, вследствие энергичных представлений Мадатова о той опасности, которой могли бы подвергнуться войска от такого расположения. Мадатов стоял безусловно за наступление. Мнение его было поддержано начальником штаба Вельяминовым…

…известный партизан, генерал Денис Давыдов, положительно уверяет, что, увидев перед собой тяжелую массу надвигающейся персидской конницы, сарбазов и шахской гвардии, Паскевич был смущен и хотел отступить и что только настояния Мадатова и Вельяминова заставили его принять сражение…

…Паскевич обязан Елизаветпольской победой исключительно настоянию ермоловских генералов… Не будь тут Паскевича, персияне одинаково были бы разбиты ермоловскими генералами, и новая справедливая слава покрыла бы Ермолова. Теперь победные лавры лежали на голове Паскевича, открыв ему полную возможность повернуть дело в ту сторону, в какую он хотел…

К этому нужно, однако, добавить и то еще, что Елизаветполь был следствием Шамхора. Шамхор расшатал нравственные силы персиян, и нет сомнения, что Аббас-Мирза много потерял уверенности и в самом себе, и в своей армии, видя Мадатова в стенах Елизаветполя. Мадатову принадлежит, поэтому, значительная доля славы в Елизаветпольской битве.

Елизаветпольская битва имела в жизни Закавказья огромное значение по тому умиротворяющему смыслу, которое она получила для мусульманского населения. Разгром персидских сил, в четыре дня после того очистивших русские пределы, был поучителен для народов, уважающих только силу. Впечатление, произведенное им, было таково, что не только в Грузии, а даже и в самой Персии сочиняемы были песни в честь победителей, и подвиги князя Мадатова так воспламеняли воображение туземных бардов, что он представляется в этих песнях грозным карателем, призраком, являвшимся внезапно и повсюду для поражения персиян…

Победоносный отряд Паскевича, нанесший поражение персиянам под Елизаветполем, быстро двигался вперед по следам бегущего неприятеля. От Тер-Тера, – пункт, с которого началось прослеженное русскими движение Аббас-Мирзы навстречу Мадатову, – войска, как занес в свой путевой журнал Паскевич, делали по тридцать и тридцать пять верст в сутки. Персияне нигде не встречались. Они бежали с такой быстротой, что 18 сентября были уже за Араксом…

В авангарде шел князь Мадатов… Впоследствии Паскевич воспользовался этим обстоятельством, чтобы обвинять Мадатова в насильственном захвате ханских земель…

И в то время как совершались эти знаменательные события … между императором Николаем и Паскевичем шла деятельная переписка: Паскевич набрасывал на Ермолова и на всю его деятельность на Кавказе черные тени…

Облеченный конфиденциально чрезвычайной властью, он видел в Ермолове падающего соперника. Ермолов, со своей стороны, отлично понимал это и смотрел на Паскевича, как на случайного временщика, старавшегося возвыситься за его счет…

Паскевич с первых же шагов, когда еще не был знаком с кавказскими войсками и с образом тамошней войны, уже вел два путевых журнала, из которых один назначался им для Ермолова, другой, секретный, – в руки государя, помещая в них противоположные извещения…

Самый Елизаветпольский бой, давший ему столько славы, и его донесения о нем служат резким подтверждением этой двойственности Паскевича. В реляциях он благодарил и превозносил доблесть Мадатова и Вельяминова, а в письмах к государю набрасывал тени и на того, и на другого…

Вся история Елизаветпольской битвы показывает, сколько намеренной несправедливости и неблагодарности в донесениях Паскевича…

Естественно, что отношения между Ермоловым и Паскевичем сразу установились натянутые, а после Елизаветпольской победы, в которой неприятеля не «попугали» только, а разбили начисто, они окончательно испортились…

Паскевич, мало знакомый со страной, но окрыленный успехом, стремился внести войну в пределы Персии. Ермолов не признавал это возможным до прибытия новых сил, и Паскевич прямо приписал все зависти Ермолова, желанию помешать ему. В то же время Паскевич сумел оскорбить, и войска высокомерным отношением хотя и боевого, но парадного генерала к честному трудовому кавказскому солдату. Накануне Елизаветпольского боя он их учил маршировке и построениям и, недовольный выправкой, говорил шамхорским победителям, что ему «стыдно показать их неприятелю». Воротившись из-под Елизаветполя в Тифлис, он занялся разводами и парадами, в которых боевые, закаленные в походах и сражениях войска были с петербургской точки зрения далеко не сильны, – и довольным ими Паскевич не оставался…

Вернувшись из похода, Паскевич … принялся разыскивать повсюду злоупотребления. При самом внимательном изучении документов того времени и донесений самого Паскевича невозможно найти даже намека на серьезное исследование им кавказских обстоятельств, – он просто ловил слухи и сплетни, притом от личностей совершенно не заслуживающих доверия, и этим еще более вооружал против себя всех…

…в рапорте от одиннадцатого декабря он почел возможным уже создать против Ермолова целый ряд обвинительных пунктов. Все они в сущности представляют, однако, только повторение того, в чем уже обвиняли Ермолова в Петербурге – подтверждение тамошних слухов и толков о Кавказе, появившихся в новое царствование.

Кавказские войска, по этому донесению, находились в совершенном беспорядке: они представляются необученными, оборванными, грязными, в ветхих, покрытых заплатами мундирах без пуговиц, в брюках разного цвета (в Ширванском полку не было даже и таковых), с изорванными ранцами, вместо портупей – веревочки... «Выучки нельзя от них требовать, ибо они ничего не знают», – говорит Паскевич. – Здесь он подвергает поверхностной критике установившийся десятилетиями и обусловленный вечной войной обычный порядок, который остался на Кавказе и при нем и после него. Но, преувеличивая перед государем значение его отрицательных сторон, он идет еще далее, и даже боевые качества победоносных кавказских войск, покрывших под Елизаветполем славою того же Паскевича, не внушают ему большого доверия. «Войска храбры, но не стойки ... Сохрани Бог быть с такими войсками в первый раз в деле», – пишет он государю. «В походе моем за Аракс, – говорится в другом донесении, – ничего замечательного не случилось, я заметил только, что войска не привыкли драться в горах»... (Это – ширванцы-то!?)

Сделав такую характеристику войск, Паскевич старается уронить в глазах государя и признанную всеми высокую репутацию Ермолова, и его военные дарования, и даже его политическую благонадежность. «Кампания кончена – кампания испорчена!» – восклицает он в одном из своих писем ему и бросает в противника своего резкое обвинение в том, что он помешал ему продолжить войну до Тавриза из личных видов… Приготовление к новой кампании также возбуждает в нем большие опасения, и главным образом опять со стороны медлительности того же Ермолова. «Время уходит, – пишет Паскевич, – а с ним весьма опасное для здоровья наших войск лето приближается. (Это одиннадцатого декабря-то!?)…

Вся политика Ермолова в ханствах, веденная, конечно, с высочайшего соизволения, служит новым поводом для Паскевича к тяжким обвинениям Ермолова, который выставляется жестоким угнетателем ханов, возбудившим через то во всем мусульманском населении ненависть к русскому имени. По этим донесениям выходило так, что Измаил-хан щекинский был отравлен Ермоловым, что Мустафа бежал, опасаясь для себя той же самой участи…

Наконец, последние обвинения сосредоточены на личных отношениях Ермолова к Паскевичу. «С приезда моего в Тифлис, – пишет последний, – я заметил, что генерал Ермолов не будет ко мне расположен». И после разъяснения мелочных фактов несвоевременного отправления к нему адъютантов и тому подобное, он говорит: «К стыду русских я узнал от грузина, армянина-переводчика Корганова, который со страхом объявил мне, что я окружен шпионами и интриганами, что князь Мадатов, в то же самое время как делает мне уверение в дружбе, бранит меня, окруженный всеми старшими чиновниками в лагере». Паскевич не мог не знать, что Корганов ненавидел Ермолова и Мадатова по личным причинам (Ермолов всегда называл его Ванькой-Каином), и тем не менее считает нужным доверять его словам безусловно…

(Шестаков мав би знати, що Корганов користувався прихильністю Паскевича і тоді, коли той став повноправним правителем Кавказу:

Корганов прибыл в Дагестан, облеченный таким доверием Паскевича и такими полномочиями, какими не пользовался ни один из командовавших на Кавказе генералов… эта загадочная личность, будучи всего в чине майора, распоряжалась всеми войсками, расположенными как в Дагестане, так и на левом фланге, руководила военными действиями, арестовывала местных владетелей, договаривалась именем правительства с местными племенами, арестовывала всех ближайших отдельных начальников и прочее и прочее… а все заключалось лишь в том нравственном доверии фельдмаршала, при котором каждое слово Корганова в глазах его было непреложной истиной…

Дагестанские владетели, сразу угадавшие в лице Корганова любимца и наперсника Паскевича, поспешили окружить его раболепством и угодливостью… При таких условиях, когда все, опасавшееся гнева Паскевича, замкнулось в гробовое молчание, Корганову не трудно было устроить свою систему шпионства, тесно связанного с самым широким произволом и хищничеством, ставившим на первое место личные его интересы. Запуганные владетели, из боязни быть очерненными перед Паскевичем, старались задобрить Корганова, кто червонцами, кто ценными подарками, а кто и красивыми девушками, доставлявшимися к нему даже из сокровенных ханских гаремов. Сам Корганов, проводя время в кутежах и оргиях, обратил ханский дворец … в притон разврата, пьянства и картежной игры. Молва об этом шла по всему Дагестану и оскорбляла народную нравственность.

Паскевич цього помічати не хотів.)

Раздражительный характер Паскевича заставлял его всюду видеть себе недоброжелателей, и он писал Дибичу, что ему нельзя оставаться с Ермоловым, «с самым злым и хитрым человеком, желающим даже в реляциях затмить его имя»... «Государь Император, – писал он, – найдет другого, который угодит Ермолову, а я не могу, он будет мешать всем моим операциям, отчего все военные действия могут остановиться»... Он предлагал, другими словами, выбирать между ним, победителем под Елизаветполем, и Ермоловым, которого он так чернил…

Навіть особи, близькі до Миколи I, бачили несправедливість обвинувачень, висунутих Паскевичем:

Дибич приехал в Тифлис двадцатого февраля 1827 года… Скоро пришлось Дибичу убедиться и в блестящих свойствах кавказских войск ермоловской школы..: «Я нашел там войска одушевленные духом екатерининским и суворовским; с такими войсками Паскевичу одерживать победы будет нетрудно»… он не подтверждает совершенно донесений Паскевича. Злоупотреблений он не нашел; по поводу доносов на жестокость Ермолова он пишет, напротив, что «строгость его имела, без сомнения, хорошее влияние на скорое покорение взбунтовавшихся»; упущения дисциплины он «нигде не заметил» и не мог ни в чем найти «упорства или нежелания Ермолова выполнять волю государя»…

…Дибич осторожно старался показать, что Паскевич неудобен на месте кавказского главнокомандующего. Он медлит заместить им Ермолова и пишет государю, что он «не считал себя вправе решиться переменить посредственное положение дел, (то есть при Ермолове) без верной надежды лучшего (то есть при Паскевиче)»…

Бенкендорф приехал в Тифлис в самый разгар интриг и доносов Паскевича. По своему положению при Дворе, ему естественно было принадлежать к сторонникам Паскевича, чем Ермолова. Тем не менее он отнесся с подобающей справедливостью к сплетням о масонских и архилиберальных тенденциях, будто бы обуявших весь Кавказ, и писал своему брату, шефу жандармов, что все изветы на Ермолова лживы…

Вочевидь, для Потто твердження про спільні перемоги Єрмолова та Паскевича видалось би безглуздим. Стосовно останнього він висловився недвозначно: «С появлением его на Кавказе, и в значительной мере по его вине, Россия лишилась одного из своих гениальных деятелей, Ермолова». І ще: «По справедливому выражению одного из современников, «через Елизаветполь Россия лишилась в Ермолове фельдмаршала с замечательными способностями».

***

Інші порції міфів і «фактів» від Шестакова будуть проаналізовані невдовзі.