Великая Европейская Война. Неоконченная хроника

  Но все- та­ки, как до­кумент эпо­хи, я поз­во­лю се­бе тут ци­тиро­вание фраг­ментов этой пе­репис­ки. Для ме­ня это был шок. Хо­тя я пы­тал­ся мрач­но шу­тить и вы­пытать у Ни­киты, от­ку­да столь­ко не­навис­ти у Ук­ра­ине, ко­торая его по су­ти вскор­ми­ла и где он сде­лал  та­кую-ся­кую, но все ж та­кие во­ен­ную  карь­еру...

ПОЧ­ТИ ФИ­НАЛЬ­НЫЕ, МИ­НОР­НЫЕ АК­КОРДЫ

Ни­кита:

– Я за­бес­плат­но гла­за не от­кры­ваю. Ни­кому. Да­же те­бе.

– Зна­ешь, дру­ган, а ты ме­ня та­ки спас от сле­поты! Осо­бен­но мне стро­ки вот эти от­кры­ли гла­за:

"Сте­ною вста­ли рус­ские ре­бята,
Как их от­цы, зак­рыв фа­шиз­му путь".

Ме­ня эти по­эти­чес­кие стро­ки так взвол­но­вали, что… что… слов не на­хожу да­же!

– Ал­ло! Ни­кита! Слы­шишь ли ты ме­ня? При­чем уж тут мы, друзья ста­рые? Я с то­бой уж не спо­рю! Я за мам­ку Ра­сею ра­дею! В жо­пу ук­ро­пов!

– Теп­ло, теп­ло… Уже луч­ше! Но это ты сей­час так го­воришь! А ес­ли вдруг где-то у вас там за­воня­ет жа­реным, то это, ска­жешь по­том, что мос­ка­ли ви­нова­ты. А вот Эдик – ко­торый мой друг в Из­ра­иле, так он го­ворит, что всех пол­тав­ских де­мок­ра­тов 90-х на­до бы­ло уда­вить. Дав­но. Сра­зу же, ког­да за Не­залеж­ну бо­роть­ся ста­ли. Это Эдик ска­зал, ев­рей!

– Так ты же ан­ти­семи­том был?

–  за­кан­чи­вай крив­лять­ся, при­дурок. Ведь я ум­ный и ин­телли­ген­тный и та­ких как ты нас­квозь ви­жу. У те­бя нет по-нас­то­яще­му, ни ро­дины, ни на­ци­ональ­нос­ти! Ук­ры – не на­ци­ональ­ность, а Ук­ра­ина – не стра­на!

– А кто ты та­кой?

– Ме­ня же ува­жа­ют лю­ди и лю­бят жен­щи­ны, мои тек­сты чи­та­ют взах­леб по все­му ми­ру, а юные де­вицы пе­репи­сыва­ют их в за­вет­ные тет­радки

Пос­леднее ли­ричес­кое рет­ро-от­ступ­ле­ние.

Стих Н. Гур­гу­ца тех лет:

По­дай­те бед­но­му си­рот­ке и про­лета­рию всех стран,
Во рту, ей Бо­гу, кро­ме вод­ки,
Ни крош­ки не бы­ло с ут­ра. Я па­сынок Вер­ховной Ра­ды!
По­дай­те, брат­цы, Хрис­та ра­ди! За­чем ро­жала ме­ня мать?
От­ка­зыва­юсь по­нимать...
Ког­да пропью свой крест на­тель­ный, и рот мне про­вол­кой зашь­ют,
В му­ници­паль­ной бо­годель­не най­ду пос­ледний свой при­ют.
И не зап­ла­чут на­до мною ни го­сударс­тво, чи род­ня.
И смерть кос­тля­вою ру­кою при­вати­зиру­ет ме­ня!

Кста­ти! Ни­кита во вре­мена труд­но­го и ве­село­го на­шего мо­лод­це­вато­го жи­тия в Пол­та­ве 90-х очень силь­но за­пивал.

Пря­мо он ре­аль­но час­то па­дал с ног в за­по­ях! Чем он за­раба­тывал на жизнь ког­да его уво­или с ар­мии? А имен­но – ког­да уже ока­зал­ся в Рос­сии? Он бедс­тво­вал. Да. Пил вод­ку и бедс­тво­вал… Он, прав­да и ра­ботал. Где при­дет­ся. Да­же в пор­ту груз­чи­ком… Труд­но во­об­ра­зить: та­кой хи­ляк как этот мой дру­жочек – и груз­чик в пор­ту!

Од­нажды он дал объ­яв­ле­ние в га­зету: «Пи­шу сти­хи на за­каз. На лю­бую те­му. Без пре­тен­зии на ав­торс­тво». Так Ни­кита чуть не стал все­народ­ным… ну, по край­не ме­ре, все­пол­тав­ским Си­рано де Бер­же­раком.

Но та­ки не стал. Его та­лант сти­хот­ворца не по­надо­бил­ся да­же тем, кто го­тов был зап­ла­тить 500 ты­сяч тог­дашних руб­лей за од­но ис­полне­ние под ги­тару пес­ни «Крес­тный отец».

– По­жалуй, на­до бы­ло те­бе, Ни­китуш­ка, быть бли­же к нень­ке-Ук­ра­ине, ког­да у нас Май­дан на­чинал­ся! Вот по­чему о сож­женном До­ме Проф­со­юзов в цен­тре Ки­ева ник­то не вспо­мина­ет из ва­ших? Ка­цапы мор­ды во­ротят, это для них не со­бытие! А это ведь бы­ло на гла­зах всей Ук­ра­ины!

– Так это вы же и жгли… И стре­ляли! Ох-еть! Ци­низм зап­ре­дель­ный! М-да. Ведь всем по­нят­но, от­ку­да у вас, у это­го Май­да­на но­ги рос­туть! Весь мир со­сет у ва­ших США! Быть вам, ук­ра­ин­цам, у аме­рико­сов раз­менной мо­нетой… Под­стил­кой Аме­рики вам быть! США ведь во­юет с Рос­си­ей ва­шими же ру­ками.

– Ес­ли бы рос­сия не име­ла Бом­бы, да срать бы на нее все хо­тели и не об­сужда­ли бы вас да­же, а так вы как обезь­яна с гра­натой

– Ка­кая я обезь­яна? Где гра­ната? Я, нап­ри­мер, тру­жусь всю жизнь. Учи­тель, сле­сарь, си­сад­мин… Офи­цером был, на­конец. Всег­да за­нимал­ся де­лом. А не пиз­дел как не­кото­рые жур­на­лис­ты в ин­терне­тиках. Ведь вот ты – те­бя взять, так ты всю жизнь ведь ту­не­ядец! Го­воришь, жур­на­лист? Пи­сатель да­же? Го­воришь, дом у те­бя? Сам, го­воришь, пос­тро­ил? От­ку­да? На го­нора­ры? Нет! Во­ровал ты!

– Я свою квар­ти­ру про­дал – свою, за­рабо­тан­ную и кров­ную. По­том дом пос­тро­ил для сво­ей же семьи!!

– А-а-а-а, Ви­таля! Ты не прос­то вор, ты еще, мо­жет, и убий­ца? Воб­щем так: Ви­таля, ок­стись! Не сте­бись! Ни­щие обок­ра­ден­ные ста­руш­ки без пен­сии из-за те­бя ос­та­лись.

– Ни­китуш­ка! Я на­печа­таю наш этот «ди­алог» в од­ной из га­зет... гм... ев­ро­пей­ских!

– Толь­ко го­норар не за­будь мне пе­реки­нуть! Вы, ук­ры – прос­тые как рва­ная грив­на ва­ша. Вы руч­ные мар­тышки Оба­мы! И вас уби­ва­ют за ин­те­ресы за­оке­ан­ско­го му­лата. А вы еще коз­ла­ми ска­чете! И те­бя, и­уду, не толь­ко я прок­ли­наю, но и на­ши об­щие зна­комые: Па­тя Брод­ский, Ир­ка Кох­ли­кян, Эдик из Из­ра­иля – все вам ог­нес­трель­ные при­веты шлют!

И па­ла ночь — по­ра и­уд и мра­зей,
И про­бил час пре­датель­ства и лжи
И с хищ­ным хри­пом об­на­жились вражьи
Бан­де­ров­ские чер­ные но­жи.

Но зас­ту­пая путь ко­лон­не пя­той,
Блок-пост Сла­вян­ска, пря­мо грудь на грудь, сте­ною
вста­ли рус­ские ре­бята,
Как их от­цы, зак­рыв фа­шиз­му путь…

И так да­лее. На этом, на этих пат­ри­оти­чес­ких стро­ках Н. Гур­гу­ца, на­ши с ним раз­го­воры за­кон­чи­лись нав­сегда.

«Не­чего грус­тить из-за иди­отов — они соз­да­ны для то­го, что­бы при их ви­де дру­гие ве­сели­лись»

Афо­ризм не­из­вес­тно­го ав­то­ра

Вос­по­мина­ния и раз­мышле­ния ма­мы: «Как же мы вы­жили пос­ле вой­ны?»

Ма­ма про­дол­жа­ет вспо­минать эпи­зоды вто­рой ми­ровой вой­ны:

«Это бы­ла уже зи­ма 1943-го, и тог­да я впер­вые от­мо­рози­ла ще­ки. По­тому что отец во­зил ме­ня и дру­гих де­тей то в Чап­ли­ев­ку, то в Ма­лу Вов­чу (не зна­ли, где спря­тать­ся от бомб и сна­рядов). Фронт над­ви­гал­ся то на нас, то от нас…Ведь в рай­оне Вол­чан­ска, – там про­ходи­ла «Кур­ская ду­га» так на­зыва­емая. И этот фронт был су­щее пек­ло! В 1943-м, в куль­ми­нацию той вой­ны, бои в на­шем ре­ги­оне шли нес­коль­ко ме­сяцев очень упор­ные. И го­род наш, на­шу «Вов­чу», – то бра­ли нем­цы, то сно­ва её от­би­вали у ок­ку­пан­тов на­ши вой­ска.

Ког­да не бы­ло уже ни­каких во­ен­ных дей­ствий, но тер­ри­тория вок­руг бы­ла усе­яна бом­ба­ми сна­ряда­ми, пу­лями, и бы­ло мно­го жертв – сре­ди на­селе­ния, и осо­бен­но сре­ди де­тей! Маль­чи­ки, де­ти вой­ны те­перь бы ска­зали, бы­ли очень лю­бопыт­ны – как во все вре­мена бы­ва­ет! Но ведь им тог­да по­пада­лось в ру­ки что-то «во­ен­ное»… Ре­аль­но во­ен­ное, ху­же не­куда! Так на­ши маль­чи­ки с ним, с этим опас­ным нас­ле­ди­ем вой­ны «эк­спе­римен­ти­рова­ли».

Вся ули­ца час­то у нас вдруг «взры­валась» от воп­лей ро­дите­лей, ког­да был по­кале­чен ли­бо по­гибал ка­кой-то маль­чик!

Вот, нап­ри­мер, у нас со­сед­ский был маль­чик, Бо­рис его зва­ли. Он на­шел боль­шой пат­рон. Мать спра­шива­ет, за­подоз­рив не­лад­ное: «Что ты там сту­чишь, Борь­ка?» А он ска­зал: «а … кап­сюль… тут один…»

Ког­да же «кап­сюль» тот взор­вался, ему про­било по ро­ково­му сов­па­дению как раз сон­ную ар­те­рию (на­вер­ное силь­но скло­нил ли­цо над бо­еп­ри­пасом), и Борь­ка еще пос­ле это­го про­бежал нес­коль­ко сот мет­ров в го­ряч­ке к нам – вид­но, на­де­ял­ся на спа­сение. Про­бежал эти мет­ры, но уже у па­лисад­ни­ка, где на­ши цве­ты под до­мом, он на гла­зах мо­их упал, ис­те­кая кровью. И умер. Та­кое бы­ло од­но из мо­их са­мых страш­ных и силь­ных дет­ских вос­по­мина­ний.

                                    ***

     А вот еще слу­чай та­кой был. На вы­гоне у нас бы­вало та­кое – толь­ко ко­ров выг­на­ли на лу­га, толь­ко ут­ром ро­дите­ли пош­ли на ра­боту, слы­шен взрыв! Это был шок для всех тог­да! Все кри­чали и пла­кали, и жен­щи­ны го­лоси­ли! И я сво­ими гла­зами ви­дела, как на тач­ке вез­ли с вы­гона ко­ровь­его это­го ос­танки ра­зор­вавших­ся на сна­ряде маль­чи­шек. Жен­щи­ны кри­чали жут­ко…

И вот еще, что имен­но на­шей семьи кос­ну­лось: в Сал­то­ве под Харь­ко­вом был слу­чай с тво­им дя­дей Во­вой. Брат Во­лодя мой был учи­телем школь­ным и вы­водил иног­да эк­скур­сии де­тишек в лес, на при­роду. Де­ти эти од­нажды соб­ра­ли не­замет­но, на од­ной из этих эк­скур­сий, ку­чу сна­рядов.

     Ког­да дя­дя Во­ва твой по­шел в оче­ред­ную эк­скур­сию-по­ход, слу­чилось нес­частье. По­гиб­ло один­надцать маль­чи­шек. Двое из клас­са, где ру­ково­дите­лем клас­сным был как раз наш брат Во­лодя. Страш­но бы­ло. Всем бы­ло от са­мого фак­та жут­ко. А Во­лодя чуть не со­шел с ума.

Мы его еле-еле вы­ходи­ли. У не­го дей­стви­тель­но пси­хика чуть не «по­еха­ла». Он мог си­деть ча­сами с ос­та­новив­шимся взгля­дом, и мол­чал. Еле вы­вели его из это­го сос­то­яния. Ви­ны его не бы­ло в этом страш­ном слу­чае ни­какой. Ина­че, его бы… его бы прос­то ра­зор­ва­ли ро­дите­ли тех де­тей.

                                                                                     ***

Пос­ледние дни ок­ку­пации бы­ли су­ровы. Вой­ной бы­ло все раз­ру­шено… 

     А вот са­ми нем­цы бы­ли нам не страш­ные, мно­гие из них уже и да­вали нам, де­тям, кон­фе­ты на­подо­бие мон­пансье. Нем­цы ту­шили по­жары в го­роде, на на­шей ули­це. Иног­да при­ходи­ли бра­ли у нас мо­локо. Но не гра­били. Ко­рова нас кор­ми­ла тог­да на все сто… Ес­ли бы не мо­локо, то мы не зна­ли бы, чем пи­тать­ся! Мно­гие тог­да уми­рали в вой­ну с го­лоду.

На­ша же ко­рова бы­ла се­бе ни­чего, упи­тан­ная. И вдруг эта за­меча­тель­ная кра­сави­ца за­боле­ла и на­чала из­ды­хать – пря­мо на гла­зах! Нем­цы оза­боти­лись на­шей проб­ле­мой. Из уп­ра­вы ста­рос­ты на ули­це Ши­рокой к нам приш­ли упол­но­мочен­ные от не­мец­кой влас­ти – и имен­но по на­шей прось­бе заб­ра­ли ко­рову на мя­соком­би­нат. Но они же ска­зали, что да­дут при пер­вой воз­можнос­ти от­бившу­юся от ста­да ко­рову.

И эти нем­цы, как бы фа­шис­ты и ок­ку­пан­ты, да­ли нам спа­ситель­ни­цу! Не взрос­лую ко­рову, прав­да, но стель­ную тел­ку. Ма­ма ее, те­луш­ку эту, кор­ми­ла как ре­бен­ка – всем, чем бы­ли «бо­гаты», от­хо­дами ку­куру­зы и вся­кими от­ру­бями, – из рук кор­ми­ла, как мла­ден­ца…

    И вот фронт от­ка­тил на За­пад. Нем­цы уш­ли. Не­дале­ко от на­шего до­ма ос­та­нови­лась во­ин­ская часть. От­ту­да при­ходит од­нажды сол­дат. Под ружь­ем и бра­вый та­кой. Сол­дат со­об­ща­ет: всю семью, мол, на­шу вы­зыва­ют в рай­ис­полком. Пош­ли мы. Приш­ли и ждем… Поч­ти пол­дня. Не вы­зыва­ют. А ког­да ос­ме­лились спро­сить, то нам от­ве­тили: ник­то, мол, не вы­зывал, это ли­бо ошиб­ка, ли­бо… Иди­те бе­гом до­мой, го­ворят! Мо­жет там слу­чилось что!

Бе­гом ту­да – а там дей­стви­тель­но! На­шу тел­ку заб­ра­ли крас­ные бой­цы и за­реза­ли. Они ви­дели, семью ос­тавля­ют без кор­ми­лицы, а все же ве­ли се­бя как бан­ди­ты. Ос­та­вили семью из пя­терых де­тей без кус­ка хле­ба и глот­ка мо­лока. Как мы вы­жили?»

                                                                                 ***

Я этот рас­сказ ма­мы при­вел здесь, имея вви­ду очень по­хожие пер­спек­ти­вы и ис­пы­тания, ко­торые ждут ук­ра­ин­цев в бли­жай­шем бу­дущем.

Нам све­тит и мно­жес­тво… ска­жем так… неп­ри­ят­ных, жут­ких ве­щей, в свя­зи с ми­ниро­вани­ем об­ширных тер­ри­торий, ку­чами не ра­зор­вавших­ся вра­жес­ких (да и сво­их) сна­рядов.

Вот офи­ци­аль­ная ин­фа по воп­ро­су.

Нуж­но бу­дет раз­ми­ниро­вать при­мер­но 270 ты­сяч квад­ратных ки­ломет­ров. Это – вклю­чая и ок­ку­пиро­ван­ные тер­ри­тории.

То есть, ра­нее бы­ли за­мини­рова­ны до­роги меж­ду на­селен­ны­ми пун­кта­ми, и са­ми го­рода и се­ления…Ну, а пол­ное раз­ми­ниро­вание, – а это еще и ле­сопо­лосы, во­до­емы – зай­мет го­ды.

Я до­бав­лю от се­бя: в Одес­се и не толь­ко в ней, по­бережье и пля­жы так­же за­мини­рова­ли. И как пе­чаль­но по­шутил мой дво­юрод­ный брат Олег (одес­сит) «толь­ко бы они не по­теря­ли пла­нов ми­ниро­вания». Кро­ме мо­ря, – так­же и в боль­шинс­тве во­до­емов в Ки­ев­ской, Харь­ков­ской, Сум­ской и Чер­ни­гов­ской об­ластях ку­пать­ся те­перь не­безо­пас­но…

Что ка­са­ет­ся спо­соба вы­жива­ния в ок­ку­пации и в приф­ронто­вых зо­нах, то это те­ма от­дель­ная. В Пол­та­ве бы­ло впол­не тер­пи­мо до на­шего отъ­ез­да. За­то в Ни­кола­еве, где то­же од­на близ­кая родс­твен­ни­ца моя жи­вет, и я с ней пе­рез­ва­нива­юсь, на 106- день вой­ны бы­ло фак­ти­чес­ки осад­ное по­ложе­ние: без элек­три­ки, без во­ды и при край­не бед­ном снаб­же­нии лю­дей эле­мен­тарны­ми про­дук­та­ми пи­тания.

Сей­час там ста­ло луч­ше (по сло­вам той же родс­твен­ни­цы, мо­ей тет­ки). Но она мне рас­ска­зыва­ла, со слов уже сво­ей под­ру­ги, ко­торая в ок­ку­пиро­ван­ном Хер­со­не ока­залась, – та бо­ит­ся боль­ше все­го не рус­ских да­же, а … дэ­нэ­эров­цев. Рус­ские лю­ту­ют, но не так как свои же «шах­те­ры». Они, в прош­лом на­ши ук­ра­ин­ские граж­да­не, го­ворят: «мы си­дели во­семь лет в под­ва­лах, те­перь вы по­сиди­те»,

     Хо­тя ес­ли вду­мать­ся глуб­же, ник­то не за­сажи­вал граж­дан «ква­зи рес­публик» в под­ва­лы, это рус­ские приш­ли со сво­им по­ряд­ком и же­лани­ем внед­рить в жизнь ста­рый ло­зунг ле­нин­цев-ста­лин­цев «кто был ни­кем, тот ста­нет всем…»

     Очень мно­го сви­детель­ств мо­их зна­комых и близ­ких о том, что про­ис­хо­дит в Ук­ра­ине сей­час. Вро­де да­же бо­лее чем дос­та­точ­но для трех та­ких книг, ти­па что я за­те­ял… И хоть я (вви­ду та­кого изо­билия ин­форма­ци­он­но­го ма­тери­ала) и воз­держи­ва­юсь от ци­тиро­вания тек­стов из на­ших СМИ, но вот несколько строк вольным пересказом:

"Бе­жен­цы" это не от сло­ва "бе­гать", это от сло­ва "бе­да"

– го­ворит один из них, – тех, ко­го и я тут ви­дел, и в Лит­ве, -- и до­воль­но час­то. Но речь по­ка о внут­ренних пе­ресе­лен­цах.

    О се­бе эти нес­час­тные ук­ра­ин­цы го­ворят: «мы не бе­жен­цы, мы пе­ресе­лен­цы, – но это все рав­но».

С ви­ду это креп­кие муж­чи­ны. Или жен­щи­ны, впол­не мо­лодые се­бе. При­лич­но оде­тые. Сто­ят в оче­реди за одеж­дой. Час­то муж­чи­ны сто­ят за одеж­дой жен­ской. Муж­скую по­тому как ма­ло где в Ук­ра­ине вы­да­ют. Жен­скую одеж­ду от­да­ют жен­щи­нам, но бы­ва­ет и уни­секс. Под ру­баш­кой на­выпуск не вид­но, с ка­кой сто­роны пу­гови­цы на брю­ках.

Кста­ти (прер­ву пе­рес­каз) я то­же бы­вал в та­ких пун­ктах в Ка­уна­се, и од­нажды при­об­рел (поч­ти не гля­дя) брю­ки – об­ра­довал­ся, что боль­шо­го раз­ме­ра, а мне нуж­ны та­кие как раз, – а по­том ока­залось, что брю­ки эти жен­ские и я от­дал их же­не. 

Чувс­тво уни­жения – по­дав­ле­но.

Ведь мно­гие из бе­жен­цев-пе­ресе­лен­цев еще не­дав­но жи­ли в под­ва­ле, где все хо­дили на од­но вед­ро. И все, что тре­бова­лось от ос­таль­ных, – от­вернуть­ся.

За ве­щами лю­ди при­ходят и сто­ят вся­кие. Нап­ри­мер. В Ка­уна­се я наб­лю­дал од­нажды как в ген­де­лыке мес­тные по­лубом­жи-ли­тов­цы хвас­та­лись бес­плат­но при­об­ре­тен­ны­ми в раз­да­точ­ном пун­кте но­силь­ны­ми ве­щами. Это в Ка­уна­се. В Ук­ра­ине ина­че.

Вот сви­детель­ство бе­жен­ца: до­рогие рес­то­раны бес­плат­но кор­мят пе­ресе­лен­цев. По справ­ке и пас­порту. Иног­да и без них... И в Ук­ра­ине, в «ти­хих ее мес­тах», то­же по­хоже на заг­ра­ницу. В смыс­ле от­но­шения во­лон­те­ров и прос­тых граж­дан к обез­до­лен­ным и без­домным.

                       При­ходят раз­ные, эти «эва­ку­ан­ты», на пун­кты кор­мле­ния... И ни­щие бом­жи и те, кто за уг­лом ос­тавля­ет ма­шину, пах­нет бен­зи­ном и оде­коло­ном. За­пахи по-со­сед­ски сме­шива­ют­ся. Лю­ди сме­шива­ют­ся за сто­лика­ми в Ва­вилон XXI.

Пред­ста­вите­ли ре­лиги­оз­ных ор­га­низа­ций (ча­ще ад­вентис­ты и бап­тисты) раз­да­ют ба­тоны. Ате­ис­там, всем. Имен­но ба­тоны. Но вкус­ные очень.

Ба­тоны раз­да­ют и пе­кар­ни. Справ­ку пе­ресе­лен­ца не спра­шива­ют.

       При­ходят за едой в ос­новном по­жилые бе­жен­цы. По­жилые при­носят до­мой мо­лодым. До­ма мо­лодым не стыд­но. Ес­ли по­жилые при­носят мно­го, су­шат су­хари.