Воздушный шарик
«В начале было Слово,
и Слово было у Бога,
и Слово было Бог».
Эта интригующая библейская формула, видимо, и сформировала наше отношение к Слову.
Любому.
И того, кто его произносит, непременно именуют богом.
Неважно, каким, главное, что словоблуда поднимают на руки.
И он парит под небесами.
Чувство полёта. Словоблуд в восторге.
А что же Слово? Которое сказал словоблуд?
Оно производно от него. Поэтому не так уж и важно.
***
Вася живёт в селе.
Он работает обычным слесарем.
Вася мастер своего дела. Его, как специалиста, уважают.
Как и все среднестатистические слесаря, после работы иногда закладывает.
И даже во время работы.
Иногда очень часто и надолго.
У Васи грубые руки, с морщинами, в которые въелась вечная несмываемая чёрная грязь.
Такая же грязь под ногтями.
Вася любит порядок.
Дома у него порядок.
Чисто. Даже пыль каждый день вытирает.
Вещи в шкафу, а не на спинках стульев и тем более не на полу.
У Васи идеально чистый сарай.
Там он хранит свои любимые инструменты.
Иногда он протирает их керосином. Чтобы не ржавели.
Васе нравятся инструменты. Он испытывает по отношению к ним неподдельное уважение.
В инструментах для него воплощена вся человеческая цивилизация.
В этом же сарае за перегородкой живут свиньи.
Свиней Вася тоже любит.
Живых.
Вася даже периодически моет их. И ласково с ними разговаривает.
Он подкладывает свиньям еду и рассказывает, что интересного произошло с ним за день.
Свиньи тихонько хрюкают, радостно чавкают и с удовольствием слушают Васины рассказы.
Вася трудяга.
Вася благоговеет перед интеллигентами.
А какие в селе интеллигенты?
Главный интеллигент в селе – это учитель.
Вася благоговеет перед учителями.
Учителя читают много книг.
А кто читает книги – он очень умный. Он Самый-самый! Ведь в книгах – Слово. А где Слово – там и Бог.
Так считает Вася.
Книги – это ведь не Васины инструменты, которые воняют керосином.
Вася робеет перед учителями. На книги времени у него нет. Свиней надо мыть.
Недалеко от Васиного дома живёт семья учителей.
Он завуч школы и преподаватель литературы. Она учительница истории. Детей нет. Некогда.
Когда Вася проходит мимо них, голова в поклоне сама пригибается к земле. Вася и летом, и зимой ходит без шапки. Если бы у него была шапка, он бы непременно снял её перед Такими Людьми.
Которые читают Книги.
В которых Слово. Которое говорит Бог.
…
В семье учителей поломалась плита.
Вася знает, как сделать. И все вокруг знают, что Вася это знает.
Его пригласили – помочь.
Вася согласился. Он в смятении.
Надевает свой лучший костюм. Который у него один. Остался со свадьбы.
Странно. Двадцать лет прошло. А костюм как раз. Когда-то был великоват. Сидел мешком.
Вася берёт свои вонючие инструменты и пряча глаза идёт ремонтировать плиту.
…
Это была самая большая душевная трагедия его жизни. Он потерял веру.
Святое благоговение в первые же секунды было задушено крепким устоявшимся запахом несколько лет не убиравшегося дома. Запах закисшего пота, устоявшейся пыли и слежавшейся грязи.
Вася всего лишь открыл дом учительского дома. И ступил несколько шагов.
- Можете не разуваться. Мы ходим дома обутые. Чтобы не нюхать вонючих носков.
По дому валялись груды вещей.
Хлам.
Везде, где только можно, стояли какие-то блюдечка, скляночки, тарелки – с остатками еды, жидкостей. Ящики, бумага валяется. Брачующиеся с уличной грязью половики. Паутина. Пыль. И, снова же – грязь. Везде грязь.
Навалены книги.
Вася увидел разбросанные по всему дому книги. На полу, на столах, на стульях. На подоконниках.
Вася всё понял.
Вася больше не верил в Слово. И в бога, который его говорил. И в книги, которые содержали слово, которое говорил бог.
Вася, как ошпаренный, бежал домой, к своим любимым свиньям, рассказать о постигшем его горе.
***
Книжное слово не было таким уж божественным. Вернее, это было слово, не то, которое говорит Бог. И книга была не та, где записано Слово, которое говорит Бог.
Это было не Слово, а просто слово.
Маленькое слово было маленькой исповедью. Маленькой застывшей слезой, в которой закоченел таракан, как насекомое в янтаре. Маленькие слова уродливыми бусами висели на покаянной груди.
Будучи сказанными, маленькие слова жили своей самостоятельной жизнью. Жизнью, на первый взгляд, бесполезного уродливого украшения.
Бери, кто хочешь, примеряй, смотрись в зеркало. Красиво?
Тот, кто говорил маленькое слово, не был Богом. А всего лишь человеком, который сказал маленькое слово.
Но тому, кто читал книгу, всякое маленькое слово казалось Словом, которое говорит Бог.
И любая книга казалась Книгой, где было Слово, которое говорит Бог.
И человек, который говорил маленькое слово, казался Богом.
***
Я снял с себя очередное выплаканное тараканье украшение.
Повесил на гвоздик в стене у порога. Пусть примеряют, кто хочет.
Может, кому подойдёт.
Но одного украшения оказалось мало.
Ведь скоро праздник, и праздничная демонстрация.
Для праздника нужен шарик. Простой воздушный шарик. Который, как воплощение Бога, реет над ликующей толпой.
Меня заколдовали Словом. Дъявола, видать, не Бога.
Руки мои обездвижили, ноги не слушаются.
В уши вставили шланги от насоса. В правое дуют похвалой. В левое руганью.
Тело моё раздувается. Воздуха всё больше. Кожа становится тонкой.
Я превращаюсь в огромный воздушный шарик. Мне легко и свободно. Чувство полёта. Неземная эйфория. Наверное, я счастлив.
Уши завязали верёвкой, чтобы не вышел воздух. Я уже ничего не слышу. Но не это главное.
К правому уху привязали ниточку, купленную в ближайшем магазинчике китайского ширпотреба.
И мы уже на демонстрации. Вокруг люди ликуют, радуются. Праздничное настроение.
Меня тянут за собой за китайскую ниточку. Я рею над толпой. Излишний воздух меня так и распирает. Но дарит неземное блаженство. Я становлюсь Богом. Мне кажется, что я окунулся в Вечность.
Толпа орёт, гремят салюты. Праздник продолжается. Потом направляется к дому.
Дома нас ожидает хорошее вино и домашний самогон.
Обильные закуски.
Песни за столом.
Танцы у стола.
Вякающий на полстены господин телевизор.
Нормальные земные радости. Оргастическая концовка любого праздника.
А как же я? С раздувшимся телом? С завязанными ушами. Мне даже рта не раскрыть от распирающего воздуха.
***
Я люблю детей.
Особенно хулиганов.
Они искреннее. Честнее, что ли.
Видать, я и сам ребёнок. Или наоборот. Но не посредине.
Я вижу Даню хулигана. Ему шесть лет. Он, как всегда, в ударе.
Праздник. Дане весело.
Даня улыбается мне. Ему нравятся праздничные шарики.
Я улыбаюсь Дане. Мне нравятся хулиганы.
Дане дают подержать меня за ниточку. Он крутит меня на все стороны.
Суёт руку в свой бездонный до колен карман, шарит там долго. И достаёт булавку.
Даня, кто дал тебе булавку! Ты же ребёнок!
Ах, да, ты же хулиган. Прости. У хулиганов должны быть булавки.
Даня с неподдельным интересом расстёгивает булавку и тычет мне в бок.
Кожа натягивается до предела. Я не в силах сопротивляться Даниному уколу.
Клетки моей истончившейся кожи расступаются и в образовавшуюся дырочку с шумом вырывается весь накачанный в меня насосами воздух.
Кожа дрожит, как флаг на ветру. Воздух выходит быстро.
Я вроде как в лихорадке. Смотрю с тоской на Даню.
Мысли путаются.
Воздух выходит.
Дане интересно. Он выпускает нитку из своих рук.
Некоторое время я летаю ракетой вокруг Дани и куском опустошённой кожаной оболочки падаю к его ногам.
Даня наклоняется. Некоторое время с любопытством рассматривает дырявую оболочку и пинком ноги отшвыривает на обочину.
Следующим послепраздничным утром дворник сметает озорным веником праздничные остатки в совок, кидает их в большой чёрный мусорный пакет.
Я уже в машине. С такими же, как я, счастливыми остатками.
Отправляюсь в свой вечный покой отдыхать на ближайшую свалку.
***
Мои последние мысли о Дане.
Я люблю его, неисправимого хулигана.